Чужая война - Страница 166

166

Перстень в оплавленной серебряной оправе. Тот самый, что выбросил он в Башне, после того как убил хисстара. Они проскользнули мимо двух крепостей темной ночью. Серые твердыни гномов вырастали из скал и сами казались скалами – естественным продолжением гор, на которых они стояли. Эльрик обвязал копыта скакуна полосами ткани, и Тарсаш, как на цыпочках, прокрался под носом у часовых, ступая след в след за тенью скользящим хозяином. А к утру он заупрямился. Когда шефанго вскочил в седло, привычно направляя жеребца ногами, скакун захрапел, раздувая ноздри, выгнул шею и затоптался на месте, не рискуя ослушаться Эльрика – повернуть назад, но отказываясь идти вперед.

– Ты чего, малыш? – Краем сознания де Фокс надеялся, отчаянно надеялся, что Тарсаш развернется и отправится к гномьим заставам, которые перехватят дерзкого чужака. Задержат. Или убьют. Все равно, лишь бы не лететь на запад, подгоняя и подгоняя коня. Безоглядно. И беспомощно. Так летит мошкара на огонь свечи. Эльрик не мог заставить Тарсаша. Приказать мог. Мог попросить. Но скакун ясно дал понять, что ни ему, ни де Фоксу нечего делать там, во враждебных готских землях. Император спешился. Конь тут же загородил ему дорогу. Сердито фыркнул. Потом заржал пронзительно, раздувая ноздри и скаля белые зубы. Эльрик обошел его. И снова Тарсаш встал на пути. Он уже не сердился. Он испугался, сильный и непокорный, как пугался всегда, когда видел, что Эльрик, любимый его хозяин, не может справиться с опасностью. И не важно, что не Тарсашу грозила эта самая опасность. Какая разница? Чувствовал конь, понимал, без слов уже понимал, что шефанго в беде.

Вот и пытался помочь.

Как мог.

Как умел.

Да только здесь он мог и умел немного. А Эльрик и хотел бы остановиться, но не мог. Тело отказывалось подчиниться. А разум, он словно раздвоился. И часть сознания кричала от ужаса перед тем, что случилось, не решаясь даже подумать о том, что случится дальше.

Другая же часть знала: нужно попасть в Готхельм. Любой ценой. Любым путем. Добраться до Готхельма, до курии ордена Бича Божьего. И не снять было проклятый перстень. Уж если нашел он владельца, вернувшись к нему из Гнилого мира, то здесь от него и вовсе невозможно было избавиться. Тарсаш вновь стоял на дороге.

– Уходи, – попросил Эльрик. – Уходи, малыш. Или я убью тебя.

Глаза скакуна стали дикими, совсем дикими, ярко-ярко наметился ободок белка вокруг глубоких зеленых омутов. Жеребец тряхнул длинной гривой, развернулся и сгинул в утренних сумерках. Только дробный топот копыт еще долго эхом отдавался в ущелье.

– А до Готхельма я не скоро доберусь, – пробормотал шефанго вполголоса. – И я ли туда доберусь, это еще неизвестно.

Зверь благодарно заурчал. Впрочем, уже в Граасе Эльрик купил себе пару сильных коней и помчался в столицу, не жалея ни себя, ни своих лошадей.

Великая Степь. Ставка

Тэмир ехал по Степи. По родной Степи, где он не был уже полторы тысячи лет. Степь стала теперь иной. Это было не важно. Он вернулся в Степь. К своим воинам. И воины были рады его возвращению. Орда уже собиралась, готовая обрушиться на ничего не подозревающий мир. Орда снова жаждала дымящейся крови на своих саблях. Жаждала горящих городов. Жаждала скрбжета клинков, дальних походов и великих побед. Тэмир купался в этой жажде, наслаждаясь ею и набираясь от нее сил. Он судорожным вздохом втянул в себя родной горьковатый запах и послал коня галопом. – Хан, тебя ждет правитель Эннэма. Тэмир спрыгнул с коня. – Кто он? – Его зовут Ахмази. Он скопец. Хан брезгливо поморщился:

– Что нужно этому бесполому?

– Он отказался говорить с кем-нибудь, кроме тебя. Тэмир пару секунд постоял, покачиваясь с пятки на носок и обратно, раздумывая, не отправить ли обратно наглеца. Но любопытство пересилило:

– Приведи его ко мне.

Эннэмец был толст. Отвратительно, безобразно толст. И довольно высок. Он вошел в просторную юрту, перешагнув веревочный порог, и Тэмир поморщился. Хан не любил скопцов. И еще больше он не любил людей, которые не следили за собой, позволяя телу расплываться в бесформенную тушу.

«Его и лошадь не унесет», – мелькнула брезгливая мысль.

Ахмази поклонился. Тяжело опустился на войлочную кошму.

– Дела подождут, чужеземец, – процедил хан. – Сначала поешь и выпей.

– Благодарю, – тонким голосом, совершенно не подходящим к его огромному, оплывшему телу, ответил скопец.

И Тэмира снова передернула брезгливая дрожь. Степняки убивали евнухов. Такие люди не стоили того, чтобы жить. Жизнь была им ни к чему.

Ахмази сидел напротив Тэмира и рассказывал что-то легкомысленное, вполне приличествующее беседе за столом.

Тэмир наблюдал за скопцом и разочаровывался чем дальше, тем больше. Любопытство исчезло, а брезгливость лишь усиливалась, хоть и был правитель Эннэма аккуратен в еде, знал, как вести себя, не позволял себе обожраться до скотского состояния, когда переполненный желудок мешает не то что дышать – думать.

Нет, хан жалел уже о своем решении принять его. Обычный раб города. Еще и скопец к тому же.

Обед закончился. Подали сладости, напитки и кальян.

Тэмир глотнул вина и посмотрел на Ахмази:

– Говори, джэршэит. Только покороче. Визирь отложил вяленую грушу:

– Ты собираешься снова обойти полмира. Обойти с Ордой. Я хочу стать под твой бунчук. Встать вместе со всем Эннэмом.

Он поднял взор на хана.

И Тэмир увидел в его глазах знакомый огонь. С таким огнем в глазах воины шли в последнюю безнадежную атаку. С таким огнем его багадуры покорили когда-то полмира.

166