Чужая война - Страница 107

107

Толстые стволы буков, подбадривая друг друга, тянулись к вершине холма. Корячили крепкие ветви. Ловили листьями скупые солнечные лучи.

И тихо было.

Металл брякнул неподалеку. Чистый звук глуховато просел в неподвижном воздухе, и шефанго развернулся к сребролистым кустам, из-за которых донеслось неуместное здесь позвякивание.

За кустами фыркнуло. Звякнуло снова.

Эльрик ухмыльнулся и направился к зарослям.

Объедающий серебряные листья конь мотнул головой, увидев незнакомца. Покосился недоверчиво темно-фиолетовым глазом. Человек игнорировал его. Человек шел мимо. Человек был не опасен.

Конь потянулся мордой к кусту.

Когда чужая рука мягко захватила повод, зверь попробовал дернуться. Рванул голову вверх, заплясал, пятясь, прижал уши, испуганный и злой. Он не привык к такому.

Человек должен быть медлителен. С человеком, если выкинуть его из седла или отвязаться от коновязи, можно играть, подпуская его и вновь отбегая. Переходя с шага на рысь. А то и на галоп. И только потом, вдоволь натешившись, оставив седока, безнадежно ругающегося, где-нибудь далеко-далеко, вернуться в конюшню.

Палкой?

Какой палкой?

Вы о чем вообще?

Ах палкой!

Нет, такие зверюги, как этот жеребец, никогда не пробовали ни хлыста, ни рукояти тяжелой плети, которую обрушивает хозяин в ярости между нагло торчащими ушами скакуна. Не знают такие и тяжелых кулаков конюха, потому что стоят куда дороже, чем этот самый конюх. Не…

Эльрик пнул коня в брюхо. Легонько, но болезненно дернул повод. Зарычал утробно, когда зверь попытался-таки вырваться.

После рыка жеребец присмирел. Взял предложенный сухарь. Задумчиво им похрустел и понял, что сейчас он не главный.

На том и сошлись.

В том, что конь ожидал именно его, Эльрик не усомнился ни на секунду. Откуда бы, в самом деле, взяться в нехоженом лесу заседланному и взнузданному скакуну? Да еще такому скакуну, на каком не стыдно ездить и императору.

– Хотя, парень, откровенно говоря, я предпочитаю кобыл, – сообщил де Фокс жеребцу, критически рассматривая роскошную сбрую.

Конь вздохнул.

То ли расстроился.

То ли тоже предпочитал кобыл.

– Понавесили-то! – Эльрик с досадой постучал когтем по костяным и серебряным накладкам. – Смотреть противно. Да, кстати, тебя же звать как-то надо… – Шефанго отступил на шаг, склонил голову, оглядывая жеребца с головы до ног. – А будешь ты у нас… Пепел.

«Эльрик, от него осталось что-нибудь?..»

– Пепел. – Император поморщился, словно вновь ударил в ноздри запах горящих людей. Горящих внутри собственных лат. И крики. – В общем, сим нарекаю…

Он не договорил. Присвистнул восхищенно, разглядев подвешенный к седлу роскошный, гномьей работы арбалет. Позабыв обо всем, Эльрик достал оружие. Взвесил в руках. Один-единственный болт выкатился из сумки и мягко упал в пожухлые листья.

– Ты это видел? – Машинально подобрав болт, император поднял глаза на скакуна. – Нет, скажи мне, ты видел где-нибудь такую работу? Не видел. Ибо не бывал ты, бедняга, в горах. А на поверхность мастера тамошние подобные вещи не выносят. Эдакую штуку, пожалуй, и мне голыми руками не взвести.

Конь ответить не мог. Хоть и слушал внимательно, вздыхал в надежде разжиться еще парой сухарей.

Эльрик намек понял. Сухарем угостил. Погладил Пепла по теплой морде и увидел, во влажной, блестящей глубине огромного глаза увидел…

Развернулся резко. Поднял машинально невзведенный арбалет. А в висках кольнуло, не болезненно кольнуло – привычно. Только забылась эта привычка. Истаяла под грудой навалившихся сверху лет.

«Ты меня в любом облике узнаешь. Вот как кольнет в висках – точно-точно, именно так и кольнет – да не кривись – не больно ведь! – значит, я это. Дракон из Драконов. Глядишь, свидимся еще. Отспорю перстенек-то…» Это не Эльрик вспомнил. Это подумал «вслух» человек-дракон, бесшумно возникший у него за спиной.

Зыбкое отражение в лиловых зрачках Пепла.

– А ты здорово привык полагаться на свое чувство опасности. – Дракон улыбнулся. – Оно тебя подвело сегодня два раза за какой-нибудь час.

– Откуда…

– Оттуда. Я все знаю. Я один остался. И знаю теперь за всех. Один. – Тускло-желтые глаза подернулись пленкой. Вновь прояснились.

– Дракон из Драконов. – Эльрик опустил бесполезный арбалет.

– Он самый. – Собеседник его шутовски раскланялся. – Правда, интересный сегодня день? Только короткий… Нет. – Он поднял руку, запрещая де Фоксу говорить. – Не спрашивай. Не порти все удовольствие. Ты рад, что отделался от спутников? Молчи! Девчонка – птица. Хочешь, но не смеешь. Смерть. Усталость. Вина. Нет оправданий. И снова смерть. Любопытство? Нет, скорее злость. Ярость. Плохо быть одному.

Император скользнул в сторону. Подальше от Пепла. Желтые глаза пригвоздили к месту. Губы дракона обиженно дернулись.

– Ты думаешь, я сошел с ума? Ты боишься? Да. – Он кивнул, сам себе отвечая. – Ну и что? Это не мы. Это они нас так. Хозяева.

Он вроде и не двигался с места, а оказался вдруг ближе. Вертикальные зрачки превратились в щели. И расширились:

– Они хозяева? Молчи! Они – никто. Создатели. Я голоден, слышишь, шефанго? Дракон голоден. Царь царей. Владыка владык. Ты думаешь, безумие – это страшно? Страшно одиночество. День короткий, и тебе повезло. Мне тоже.

Еще ближе.

Эльрик невольно отступил. Поднятый с земли арбалетный болт стал почему-то горячим. Жег ладонь.

– Давай. – Дракон кивнул. – Взводи свой арбалет. Помнишь? Ты не помнишь, ты все забыл, вы – бессмертные. Это смешно. Вы забываете. Забываете. Все. Больше ты не будешь забывать. Мы бессмертны. Есть лишь одно бессмертие. И лишь одно могущество. МОЕ! А еще, мой забывчивый шефанго, я говорил тебе когда-то… Впрочем, для тебя это уже не имеет значения. Правда? Молчи! Тебя нет здесь. А безумие – это не страшно. Знаешь ли ты, смертный друг мой, что оно прекрасно? Знаешь ли ты это чувство освобождения? Да. Ты знаешь. Демон, страсть, воля, стихия, горит душа, горит, сгорает, и не держит ничего, ничего, лишь свобода, кровь, сила. Стреляй же!

107